Пока Аллочка размышляла, стоит ли обидеться на него за такой интимный жест и поставить на место, один из монахов-воинов нагнулся к окошку повозки, приподнял занавеску и что-то сказал.
— Дворец короля, — перевёл меч. — Тебя все ждут.
Аллочка вспомнила, что она — Избранная, и приободрилась. И выглянула в окошко.
Дворец, как пронеслось у Аллочки в голове, не напоминал Эрмитаж совсем.
Аллочке хотелось белоснежной и золотой лепнины, огромных окон, широких лестниц, парка с аллеями, фонтанами и клумбами — как в Царском Селе или Петергофе. Чтобы вокруг — придворные дамы в кринолинах, кружевах, бриллиантах и страусовых перьях, кавалеры, похожие на мушкетёров, и король в короне. И музыка. И балы. И запах ванили и духов. Так она в своих книжках и писала. А в этом поганом Средневековье всё было совсем иначе.
Королевский дворец оказался почти такой же крепостью, как монастырь, только крепостная стена повыше. В него вели такие же ворота, окованные сталью, за ними оказался такой же мощёный булыжником крепостной двор; разница была только в публике.
Там собралась сравнительно блестящая публика.
Правда, кринолинов и мушкетёров нигде поблизости не обреталось, зато толпа важных особ, одетых в бархат и атлас, шитых золотом и украшенных сияющими самоцветами, в золотых обручах поверх кружевных чепцов или длинных локонов, весело глазела на повозку, посмеивалась — и кое-кто махал Аллочке руками. Аллочка гордо выпрямилась — за прошедшее время она уже научилась держать осанку с мечом за спиной — и стала ждать событий.
По законам жанра, король должен бы влюбиться сходу. Его сыновья — тоже, и, само собой, слегка соперничать. Это уж не говоря о всяких герцогах, графах и прочей мелюзге.
— Кстати, — спросила Аллочка повеселевшим голосом, — а эльфы тут есть?
— Кого тут только нет, — туманно ответил меч.
Аллочка не успела уточнить: дверцу повозки откинули в сторону и опустили ступеньку. И надо было выйти.
— К королю идёшь, — шепнул меч. — Закон жанра, а?
— Да отвяжись ты! — шепнула Аллочка одним углом рта.
Он как-то собрал её внутренне, королевский замок. Эта галерея, серая, поддерживаемая громадными каменными столбами, с мрачными химерами, сидящими в ряд и держащими цепь в пастях. Эти мрачные своды. Эти стоящие у стрельчатой арки в конце галереи угрюмые стражники с алебардами. Этот сумеречный зал, освещённый пёстрым светом из витражных окон, в котором дамы, кавалеры и священники ждали и перешёптывались. Эти выцветшие гобелены и громадный камин, в котором пылало целое дерево — в зале было прохладно, несмотря на жару во дворе. И его запах — вовсе не ванильный. Он был не из того сюжета, этот замок.
Аллочка упорно представляла королей в двух видах: как в мультике «Бременские музыканты» и как в мультике «Вовка в Тридевятом царстве». В сущности, разница заключалась в наличии или отсутствии парика — всего только. Нахамить такому королю — закон жанра в чистом виде.
Но мультяшный король не мог жить в этом суровом замке. И Аллочке было слегка неуютно.
И тут все собравшиеся зашуршали, подтянулись к лестнице, ведущей откуда-то сверху, туда же дёрнулся и Уорвик, слегка подтолкнув Аллочку в спину — и меч шепнул: «Король идёт!»
Аллочка попыталась скорчить пренебрежительную мину — и потеряла дар речи. Совершенно нереально было пытаться что-то ляпнуть этому немолодому мужику в чёрном бархате и без короны, с багровым рубцом на жёстком бритом лице, с отчётливой проседью в коротких тёмных волосах. Его ледяной взгляд прожёг Аллочку до дна души. Она попятилась, ей стало почти страшно.
— Скажи ему что-нибудь, курица! — зашипел в ухо меч. — Ну скажи же, что у тебя, язык в попу провалился? Скажи, тебе говорят! Закон жанра или не закон?
— Слава Богу… — пробормотала Аллочка тем тоном, каким в фильме про Ивана Васильевича Бунша пробормотал: «Гитлер капут».
На мрачном лице короля вдруг появилась мальчишечья весёлая улыбка. И придворные вельможи с облегчением захохотали.
— Молодец, — сказал меч. — Круто, он всё понял. Стоп, спрашивает, как тебя зовут.
— Аллиэль, — сказала Аллочка смелее. У неё гора с плеч свалилась.
Король, улыбаясь, кивнул Уорвику. По-видимому, в ту минуту он окончательно осознал, что опасность пасть от Вселенского Зла их миру больше не грозит.
Автор должен с прискорбием заметить, что Аллочка стала при дворе своим человеком чересчур быстро. То есть, положение дел казалось ей очень понятным даже без пояснений меча — и очевидным. В порядке вещей. Наша героиня была большая мастерица видеть то, что ей хотелось видеть — и преуспела в этом искусстве ещё дома. Она резонно считала себя первым лицом после государя.
Это делало Аллочку невероятно уморительной.
Королева Лорена в Аллочку просто влюбилась и предоставила ей собственных портних, напутствовав их строгим наказом: шить именно так, как Аллиэль захочет. С предсказуемым результатом: каждый выход Аллочки в свет в новом туалете вызывал у королевской четы и свиты бурю эмоций — впечатлительные пожилые дамы, способные задушить младенца в колыбели, всхлипывали и украдкой вытирали глаза платочками, а личные телохранители принцев, двухметровые бароны, вовсе не отличающиеся тактичностью, ржали, как жеребцы, и отвешивали глумливые поклоны.
Сам наследный принц закрывал глаза ладонью и стонал: «Уберите её, а то я сейчас со смеху подохну!» — из-за чего Аллочка была вполне уверена в глубине и силе его чувств к её особе. К сожалению, там ещё путалась какая-то наречённая принцесса из соседнего королевства, судя по портрету, страшная, как моровая язва. Но старший принц был не волен в выборе, а Аллочка не сильна в матримониальных делах двора.